«Улицы разбитых фонарей», «Тайны следствия», «Агент национальной безопасности», «Дети Арбата», «Таксистка», «Черный ворон», «Не ссорьтесь, девочки», «Я все решу сама», «Чужое лицо», «Аэропорт», «Ментовские войны», «Авантюристка»… Продолжать список можно очень долго. И практически все это — продукция кинопроизводящей продюсерской компании с весьма простым, но удивительно подходящим названием «Новый русский сериал». Руководит ею Андрей Каморин. В прошлом журналист-международник, Андрей 15 лет проработал корреспондентом газеты «Известия», став в свое время легендарным и непобежденным капитаном знаменитой команды № 1 (команды Андрея Каморина), да так и остался в анналах «Что? Где? Когда?» единственным за всю историю существования телеигры обладателем «Хрустальной совы», кому присвоено звание «Лучший капитан команды». Сегодня мы беседуем с генеральным директором ООО «Новый русский сериал» Андреем Камориным о процессе производства кинопродукции и о том, что, собственно, это такое — сериалы…
— Андрей, можно ли сравнить сегодняшние отечественные сериалы с зарубежными мыльными операми, которые были популярны в нашей стране в начале девяностых?
— Вообще, сериалы и мыльные оперы — это два разных жанра. Мыльная опера (сейчас ее принято называть теленовеллой) родилась в США и сейчас переживает период расцвета прежде всего в Латинской Америке и Азии. Это простая постановка, которая делается по совершенно определенной технологии, с чудовищной скоростью (серия в день), в потогонном режиме телеспектакля, который играют и снимают практически с одной и той же декорацией и минимумом реквизита. Строго говоря, она все-таки ближе к телепередаче. Если же говорить о телесериале, то он может быть поэпизодным, когда каждая серия имеет законченный сюжет («Каменская», «Тайны следствия», «Улицы разбитых фонарей»), или «стриповым» — с горизонтальным построением сюжета («Черный ворон», например). Но главное то, что он изначально снимается как кино, а не как павильонная телепостановка.
— Но почему-то не все актеры любят само определение «сериал».
— Артисты не всегда правильно понимают значение этого слова и воротят нос, а потом читают сценарий и говорят: «Ой, ребята, как интересно!»
— Нос воротят, а денег за съемки требуют, наверно, немалых?
— Актер актеру рознь.
— Конечно, не могут же все они оплачиваться одинаково.
— Вопрос даже не в том, что существует какая-то тарифная сетка, и Иванов, скажем, дороже Сидорова. Актера, который просит немного, могут вообще никуда не брать, а бывает так, что артист назначает очень высокую ставку за съемочный день, а его все равно приглашают и будут приглашать. Тем не менее разрыв в цене может быть весьма значительным: от сотни до нескольких тысяч долларов.
— Но ведь ваша ценовая политика в этом вопросе нивелирует саму шкалу градаций: вы даете неизвестному актеру роль в телесериале, а уже участие в проекте автоматически делает его знаменитым.
— Все правильно, мы не ставим на звезд — мы их делаем. Но продолжая с ними работать в дальнейшем, понимаем, что и платить им должны соответственно — как звездам.
— А что, разве размер гонорара не оговаривается изначально?
— Понимаете в чем дело: артисты — не крепостные. Строго говоря, связать российского гражданина кабальным контрактом, так, как это делается, к примеру, в Америке, попросту невозможно. И законодательство, и практика судов свидетельствуют о том, что в споре между юридическими и физическими лицами выигрывают всегда последние. Может быть, это и не так плохо и более справедливо — нельзя превращать артиста в подневольного человека.
— Ну а своих-то работников уж точно не забываете?
— Я считаю, что мой подчиненный должен получать столько, сколько он заработал. Потому что мы трудимся на себя — в коммерческой фирме, которая живет за счет каждого из нас. Я директор, у меня есть секретарь, главный бухгалтер, продюсеры, которые отвечают за производство того или иного проекта. От того, каков вклад каждого в общий котел, зависит наше благосостояние. Поэтому здесь важна оценка трудового взноса, особенностей опыта и прилежания человека. То есть, с одной стороны, я стремлюсь, чтобы все в этом вопросе было по справедливости, а с другой — инициатива повышения зарплаты от меня, разумеется, не исходит.
— Кроме сериалов ваша кинокомпания занимается чем-то еще — выпуском телепередач, клипов, документальных фильмов?
— Нет, мы делаем только телесериалы. Каждый должен заполнять свою нишу (я говорю об этом в нынешних условиях существования кинотелерынка).
— Пираты сильно донимают?
— Знаете, борьба с пиратами — это, в общем-то, не наша головная боль. Потому что компания «Новый русский сериал» чисто производственная, и нас это касается только косвенно. Мы реализуем свои права телеканалам и дистрибьюторам, на которых это действительно оказывает самое прямое влияние. Мы не торгуем в розницу — у нас нет такого вида деятельности. Мы, что называется, оптовый поставщик, а розничная торговля — это уже другой, отдельный и большой бизнес. А как я уже сказал выше, каждый должен заниматься своим делом. Мы ни в коей мере не собираемся конкурировать с такими гигантами, как «Союз» или «Пирамида».
— Неужели вы не получаете никаких средств от видеопродаж и телепрокатов?
— Нет, никаких роялти или рекламных отчислений мы не имеем. У нас много других форм финансового сотрудничества с телеканалами. Что же касается пиратов, то нас, безусловно, не может не беспокоить ситуация с пиратством — бичом нашего общества, но напрямую в борьбе с ними мы не участвуем. По крайней мере, у нас в штате нет человека, занимающегося подобной проблемой. Да и компания наша включает в себя всего четырнадцать сотрудников.
— И такой маленький коллектив создает практически все хиты? Как вам это удается?
— Мы являемся продюсерской компанией, и наша задача заключается в том, чтобы найти идею проекта, обдумать ее, пригласить людей, которые реализуют ее на экране. После этого, соответственно, мы находим деньги, снимаем кино и продаем его. Не мы сами снимаем, а собираем круг специалистов, которые непосредственно и осуществляют кинопроизводство: это режиссеры, операторы, осветители, художники по костюмам… Но они все не входят в штат нашей компании.
— Грубо говоря, вы выступаете в качестве генподрядчика, формируя вокруг себя сеть субподрядчиков?..
— Я бы сказал, что это не совсем точное сравнение, потому что трудно представить себе в роли субподрядчика физическое лицо, которым является, скажем, режиссер-постановщик, связанный с нами гражданским договором. Здесь речь идет скорее о сотрудничестве с творческим персоналом, который собирается на каждый фильм отдельно. Вот, к примеру, только на проекте «Улицы разбитых фонарей» через «Новый русский сериал» прошло, если я не ошибаюсь, более двадцати дебютантов-постановщиков.
— Всегда удается находить общий язык с таким огромным количеством творческих личностей?
— Применительно к режиссерам-постановщикам это очень и очень непросто. В силу особенностей кинопроцесса режиссер-постановщик и продюсер противопоставлены друг другу, как адвокат и прокурор в американском суде. С одной стороны, первый выступает в качестве адвоката искусства. Его задача (и это абсолютно справедливо) — выразить себя, свой творческий потенциал в том фильме, который увидит зритель. С другой стороны, продюсер представляет интересы зрителя и не дает творцу уходить в слишком уж заоблачные дали, требуя от него, чтобы фильм был понятен публике. И эта непрерывная творческая борьба приводит иногда к определенным обострениям в отношениях.
— Вы ведь и сами человек творчества: закончили факультет международной журналистики МГИМО, затем работали корреспондентом «Известий», были собкором этой газеты в странах Карибского бассейна… Как вам удалось сделать такую блистательную карьеру, став в конце концов генеральным директором компании «Новый русский сериал»?
— Я действительно полтора десятилетия проработал в международном отделе газеты «Известия». И когда вернулся после закрытия корпункта в Гаване в 1991 году, то понял, что на тот момент международная журналистика никому не нужна. Если раньше события, скажем, на границе между Никарагуа и Гондурасом кого-то волновали, то теперь слово «Гондурас» употребляется только в анекдотическом ракурсе. Времена, конечно, были нелегкие. Не то чтобы была какая-то неустроенность, нет. Я продолжал трудиться в газете, что-то делалось: многие из моих коллег переквалифицировались, начали писать на экономические и криминальные темы, ушли в рекламный бизнес… Мне в тот момент казалось, что раз уж меня много лет учили на журналиста-международника, то, наверное, стоило бы продолжить после возвращения из Гаваны. Проблема заключалась в другом: было какое-то ощущение собственной ненужности. А это очень тяжелое состояние, особенно для мужчины. Именно поэтому через некоторое время я принял для себя трудное, но, считаю, верное решение: резко поменял профессию и ушел в 1996 году на телекомпанию НТВ в дирекцию программ по зарубежному вещанию в качестве заместителя директора…
— Затем вы были исполнительным директором компании «НТВ-Кино» и с 1999 года являетесь генеральным продюсером или сопродюсером более чем двадцати телесериалов. Кроме того, при вашем непосредственном участии снимали «Каменскую», «Дальнобойщиков», «Салон красоты», а также мультсериал «Приключения в Изумрудном городе»… Скажите, вы часто бываете на съемочной площадке?
— Я как продюсер очень редко прихожу на съемочную площадку. Даже объясню почему — мне нечего там делать. Присутствие генерального продюсера на съемках, во-первых, нервирует группу. Во-вторых, на площадке появляется как бы второй хозяин. А там, как, скажем, и на кухне, может быть только один хозяин — в данном случае режиссер-постановщик. И если он при этом работает, оглядываясь постоянно через левое плечо на продюсера, думая, нравится ему или нет, правильно ли он все делает и что потом продюсер скажет, то это совершенно неправильно. С режиссером я разбираюсь, когда он приносит мне готовый отснятый и смонтированный материал — мы садимся и смотрим его. И тут я уже выступаю в качестве адвоката зрителя. Как правило, на последнем кадре все наши творческие разногласия заканчиваются. Вы знаете, есть такая кинематографическая традиция: когда снимают первый кадр фильма, разбивают тарелку. И каждому, кто участвует в этом первом съемочном дне, раздают по кусочку. А когда заканчивается съемка последнего кадра, все собираются и пытаются восстановить тарелку и склеить. Говорят, что если удается собрать все кусочки (а это значит, что все, кто начинал, благополучно дошли до финального дубля), то у картины будет счастливая судьба.
— Судя по тому, что практически все проекты «Нового русского сериала» удачны, тарелки всегда восстанавливались, а зрители получали прекрасный продукт, наслаждаясь качественным фильмом.
— Вы знаете, не скрою, я очень увлечен своей работой и надеюсь, что это взаимно. И потом я по складу своего характера — консерватор и человек, который высоко ценит хорошее самочувствие и прежде всего чистую совесть. И если я правильно, с душой, делаю свое дело и оно приносит определенные плоды, это и есть то главное, для чего я работаю и живу.